Единственный в мире образец (модель) говорящей рыбы. Была выловлена доцентом Гинзбургом с товарищами в июле 1977 года в г. Москве в районе Ангарских прудов (Коровинское шоссе). В те годы местные жители и особенно их маргинальная часть любили проводить долгие летние вечера вблизи водоемов, в частности подобные мероприятия происходили и на Ангарских прудах расположенных на окраине Москвы между Коровинским шоссе и улицей Софьи Ковалевской. Все действа и вакханалии как правило сопровождались приготовлением шашлычно-машлычных изделий, уничтожением авосек с «Агдамом» или «777», битьем посуды, купанием как в одежде, так и без оной, порочными зачатиями в ближайших кустиках и т. д…Случались и мордобития по причинам неразделенных любовей, недолития алкоголя или споров о международной обстановке и событиях волнующих отдыхающую общественность, в частности о кончине Набокова, о предоставлении Францией независимости Джибути и тому подобном…И вот в такой один из томных июльских вечеров слесарь механосборочных работ з-да ЛЭМЗ Климкин уже будучи в состоянии грогги сидел на берегу пруда в синих ситцевых трусиках и отрешенно смотрел прищуренными стеклянными глазами на мелкую рябь на поверхности воды…Во рту догорала «беломорина», солнце было еще в районе 16 часов 10 минут и Климкину казалось что жизнь остановилась и останется такой навсегда... И вдруг в метре от него из мутной воды пруда появилась средних размеров рыбья голова с желтыми выпученными глазами и прохрипела, обращаясь к Климкину: «Дядь, дай закурить…». Климкин по привычке потянулся к мятой пачке «Беломора» лежавшей рядом в пыли и уже вытащил папиросу, но в этот момент страшная и беспощадная волна протрезвления прокатилась от кончиков пальцев ног и далее по его тщедушному загорелому телу и наконец всей своей мощью обрушилась на шишковидную железу слесаря… «Бля-я-я-я-я!!!» истошно завопил Климкин и исполнив прыжок на месте с разворотом на 90 градусов, продолжая материться кинулся спотыкаясь и подпрыгивая к месту народного гуляния на котором мирно беседуя у потухшего костра расположились народные гуляки, а именно: грузчик гастронома № 11 Витя по кличке «Глухой», доцент института ВИСХОМ Гинзбург и очаровательная «синеглазая» Люсьен, в простонародье Люся Храпова, нигде не числившаяся и ничем не озадаченная…Всю эту очарованную соцреализмом компанию объединяли три ипостаси: беззаветная любовь к алкоголю, безответная любовь к природе и совместное проживание в одной из ближайшей к прудам двенадцатиэтажке… …Весь сотрясающийся то ли от страха, то ли от внезапного похмелья Климкин рухнув на колени на замызганное покрывало перед гуляками и размазывая одной рукой по грязному лицу непонятно откуда взявшиеся сопли, а другой истерично тыкая в сторону пруда заикаясь выдохнул: «Там…эт-то…к-курить п-просит…» …Компания замерла наблюдая как от спиртуозного выдоха Климкина в погасшем костре зардели и вспыхнули угли…Стакан с портвейном в руках Гинзбурга застыл перед самым ртом, Витя оправдывая свою кличку молча дожевывал кусок заветренной «Краковской» уставившись на угли, а безотказная Люсьен выпучив на Климкина и без того несоразмерно большие глаза растягивая слова изрекла: «Просит…ну так дай ему…» Выслушав заикающийся и сбивчивый рассказ Климкина о говорящей рыбьей особи, Гинзбург произнес исторический монолог, из которого следовало, что подобные случаи уже случались в мире. И привел пример, что еще в 1956 году в Германии, в озере Шармютцльзее была выловлена рыба, которая пела «Lore, Lore» и все время просила пива. И закончив речь словами: «А посему други мои, мы сейчас идем и выводим на чистую воду, а точнее на берег это чудо природы!», Гинзбург отряхнув от пепла и яичной скорлупы штаны из бежевого кримплена подхватил под мышки Климкина и потащил его к воде. Следом за ними зигзагообразным шагом двинулся и Витя. Дальнейшие события начали развиваться стремительно и беспощадно. Не буду их описывать, так как они больше напоминали современный балет на музыку группы Puhdys исполненный как на воде, так и на берегу пруда, а это практически не поддается описанию даже современным языком, но в итоге говорящая рыба каким -то чудом оказалась в майке «Глухого» и с торжествующими воплями Климкина и Гинзбурга она была брошена на берег к ногам окончательно раскрепощенной до неузнаваемости Люсьен…Рыба оказалась небольшой, сильно брыкалась и постоянно хрипло повторяла: «Вашу мать…вашу мать…»…Гинзбург слыша подобные рыбьи речи хлопал как ребенок в ладоши и уже представлял себя лауреатом неизвестно каких премий…Он чувствовал всей своей поджелудочной, что наконец -то лучи славы осветят его никчемную доцентскую жизнь и он сможет с пятой попытки все же попасть на «Золотые пески», а еще круче в «Карловы Вары»…Что ему всенепременно повысят оклад и коллеги наконец перестанут ржать ему в спину глядя на его короткие кримпленовые брюки и махровые зеленые носки торчащие из-под них…Рыба продолжала выхрипывать по ходу всё что знала: «Наливай, водка стынет», «дядь дай закурить», «какого хрена» и тому подобное…Внешне она напоминала гигантского бычка-ротана и имела такой же странный окрас как и вся московско-карьерная живность. Брюхо рыбы было ядовито-желтого цвета с переходом в травянисто-зеленый. Спина крепкая, черная с крупными чешуйками. Самое отвратительное в ней представляла голова, тетраэдерной формы с мелкими острыми зубками, что несомненно выдавало ее океанское происхождение. Широкий хвост и большие плавники говорили о возможности развивать большую скорость в надводном положении. Слесарь Климкин, окончательно обессилев от переживаний за шишковидную железу лежал на траве раскинув руки и тяжело дышал. Витя тупо смотрел на брыкающуюся и хрипящую рыбу и думал о мокрой и загаженной майке, за которую придется нести ответ перед женой…Люсьен окончательно перестала воспринимать происходящее и молча улыбалась, глядя одним глазом как Гинзбург хлопает в ладоши…После непродолжительной эйфории возбужденный Гинзбург сбегал на другую сторону пруда и отобрал у мальчишек с удочками полиэтиленовый пакет под предлогом научного открытия. «Ну все други мои! Пора и честь знать. Надо срочно доставить рыбу до нормальных человеческих условий и сообщить о ее мировой ценности научной общественности! Засим я покидаю вас. Буду телеграфировать о дальнейших событиях» - провозгласил Гинзбург народным гулякам и размахивая пакетом с рыбой, высоко задирая ноги в мокрых кримпленовых штанах и выпятив грудь отправился в сторону дома. По пути рыба продолжала материться, и редкие прохожие оглядывались на вышагивающего по улице Гинзбурга. Ну а Гинзбург уже прокручивал в ошалевшей от всего произошедшего голове текст будущей диссертации и перечень вопросов которые ему будут задавать в Академии Наук и многое, многое другое связанное с сегодняшним мировым открытием… Но одна мысль ему не давала покоя: «Как это существо научилось говорить??? Неужели подслушивая разговоры на берегу пруда она научилась воспринимать человеческую речь?? Если да, то почему только мат?? Что-то здесь не так и придется с этим все же разобраться…». Уже будучи дома, он не застал жену и дочь, и выплеснул рыбу в ванну погрозив ей напоследок пальчиком. Потом тяжело и с чувством наконец то исполненного долга плюхнувшись в кресло, задремал…Гинзбургу снился странный сон…Он, один, стоял на арене цирка. Перед ним за широким столом сидели Юрий Александрович Сенкевич, Жак-Ив-Кусто, Андрей Андреевич Громыко и его непосредственный начальник в институте Млечкин Ефим Иудович. Перед ними на столе стоял квадратный аквариум с чудо-рыбой. Перед каждым сидящим лежало по большой тарелке, стояло по графину с прозрачной жидкостью и какие-то странные маленькие кастрюльки. «Не иначе водка»- глядя на графины и сглатываю слюну подумал Гинзбург. Каждый держал в левой руке нож и в правой большую вилку, больше напоминающую трезубец Нептуна. Все четверо нахмурив бровки вопросительно смотрели на Гинзбурга и молча шевелили губами. Что они говорили ему Гинзбург не слышал, не слышал он и себя в попытках рассказать о сделанном им величайшем открытии и когда они вчетвером с явным недовольством начали стучать своими приборами по тарелкам Гинзбург очнулся… С кухни раздавались шумы, говорящие о том, что жена уже дома и что-то пытается приготовить на ужин. Переместившись на кухню, он застал зрелище, о котором ему и его семье пришлось сожалеть потом всю оставшуюся жизнь…Фейга Реуховна молча, с нескрываемым удовольствием разделывала ту самую рыбу, которая должна была перевернуть всю жизнь семейства Гинзбургов и внести их фамилию в анналы всемирной истории человечества… Не стоит упоминать о том, что было дальше…Мир Гинзбурга рухнул в одночасье в тот июльский вечер и в дальнейшем превратился в бесконечный селедочный форшмак. Ночь прошла в нескончаемой ругани Гинзбурга с женой. Столько матерных слов соседи Гизбургов не слышали за всю свою жизнь… Рано утром, никого, не разбудив и не уведомив, он бережно достал из холодильника разделанную женой накануне чудо-рыбу и быстрыми шагами отправился к своему старому школьному другу известному таксидермисту Ицхаку Бляхеру в надежде восстановить хотя бы внешний облик рыбины. Бляхер встретил старого друга настороженно. Долго рассматривал и обнюхивал рыбу и тыкал в нее своим кривым пальчиком. Потом поглядев в слезящиеся красные от бессонной ночи глаза Гинзбурга и тяжело вздохнув произнес - «Через неделю». Через неделю наступило время испытаний. Гинзбург взял отпуск без содержания, взял чучело рыбы и по самые уши окунулся в мир науки. Но сколько он не околачивал пороги научных заведений размахивая чучелом, сколько не писал в научные журналы и газеты…все было без толку…Некоторые просто выставляли за дверь странного посетителя, кто -то даже предложил отдохнуть в ближайшей психоневрологической лечебнице, на его разосланные пачки писем не приходили ответы. Гинзбург не отступал и только все чаще и чаще проклинал на чем свет стоит нерадивую жену свою Фейгу…Последней точкой в его настойчивых посещениях всяких научных заведений, стал визит к замминистра Рыбной и всего остального что с ней связано промышленностью товарищу Замниборщ Эдуарду Владленовичу…Чудом проникнув в кабинет замминистра, Гинзбург прямо с порога обрушил на всякие видавшего виды Замниборща поток вербальной и невербальной информации. Товарищ замминистра выслушал Гинзбурга до самого последнего слова и когда «выступающий» закончил и осторожно присел на краешек стула напротив Замниборща, последний крутя в руках чучело «чуда природы» произнес следующее: «Знаете мил-человек, я вот иногда посещаю нашу министерскую харчевню и когда беру на второе картофельное пюре с рыбой иногда тоже слышу от нее, то бишь от рыбы – «Не ешь меня, меня пять раз размораживали и замораживали и к тому же повар Колунов никогда не моет руки после туалета!»……Но что поделаешь, голод не тетка и я ем, и ем с удовольствием…А тут у вас такое, ну прямо скажем никакое…Услышав это Гинзбург весь побледнел, схватился двумя руками за волосы, потом ринулся к Замниборщу и вырвав из его пухлых ручек чучело, с криком: Изыди-и-и-и!!! выскочил из кабинета… …Он разыскал всех действующих лиц того незабываемого «балета» в попытке заручиться их показаниями, но никто из них либо не помнил толком что тогда произошло, либо просто не хотел связываться с сильно изменившимся к тому времени соседом по дому. Гинзбург не терял надежды. И вот однажды сидя с печальным и обреченным лицом на берегу пруда, он вдруг подумал: а не попытаться ли мне выловить такую же рыбу еще раз в пруду?? Задумано-сделано. На следующий же день он, вооружившись до зубов причиндалами для ловли рыб отправился на пруд. И уже стоя с высоко поднятой головой на треснувшей бетонной плите Ангарского пруда под лучами июльского солнца он дал первую и последнюю клятву в своей жизни: «Либо я, либо она!!!»…И неведомо ему было тогда, что данная клятва окажется пророческой… …Лето подходило к концу, но Гинзбург с упорством Сизифа продолжал каждый день приходить на берег пруда. Доцент похудел, осунулся, перестал бриться и следить за своей одеждой. Он стал напоминать старика из сказки про золотую рыбку, но чудо-рыба не клевала…Наступило 1 сентября 1977 года. Гинзбург вышел из дома и еле передвигая ноги как обычно отправился на пруд. Еще не дойдя до него, он услышал шум трактора и другой тяжелой техники. Подойдя ближе, он увидел такое, что не мог себе представить даже Моисей с его десятью египетскими казнями…Пруд был практически пуст…Вся вода была слита в большую трубу практически под ноль. По распоряжению Горисполкома пруд подлежал сливу и очистке до конца третьего квартала. По всей акватории были разбросаны кучи водорослей, по которым бегали мальчишки и собирали в пакетики бычков-ротанов, которые каким-то образом не попали в трубу. От увиденного Гинзбург бешено заревел и переломив о колено удочки как подкошенный упал в пожелтевшую траву и зарыдал. Все было кончено…Кое-как вернувшись домой он завалился на кровать и заснул, изредка всхлипывая и вздыхая во сне. Ночью у него началась горячка, сопровождаемая жутким бредом и проклятиями в адрес жены. Из- за того случая он так и не помирился с ней и даже будучи уже практически на смертном одре он проклинал тот день, когда встретил ее на своем жизненном пути к всемирной славе. Дело шло к концу. Фейга вызвала скорую помощь, но к ее приезду Гинзбург уже практически не дышал… Хотите верьте, хотите нет, но вот такой случай произошел в г. Москве в далеком 1977 году. Чучело рыбы после кончины Гинзбурга еще несколько лет висело на стене над старым синим диваном, а потом куда-то пропало. То, что видите вы я сделал по черно-белой фотографии, показанной мне внуком Гинзбурга. На ней был изображен высокий, улыбающийся, молодой мужчина с пышной шевелюрой и длинным носом по фамилии Гинзбург, держащий в руках то самое злополучное чучело…И как тут не вспомнить печальную пословицу: «Натура-дура, судьба-индейка, а жизнь-копейка»…